Александр Глебов: «Я вернулся другим человеком. Переосмыслил жизненные ценности. Потому что жизнь мимолетная, сейчас ты живой, а завтра — неизвестно»
Студент шестого курса СГМУ Александр Глебов три месяца возглавлял медицинский пункт одного из подразделений ВДВ в зоне проведения специальной военной операции. Александр не дает интервью, но для нас сделал исключение и рассказал, с чем столкнулся на передовой и каким человеком вернулся оттуда.
— Александр, вы приняли решение пойти добровольцем сразу после объявления СВО. Это был «порыв души»?
— Это решение не было спонтанным, я шел к нему осмысленно. Сложно сказать, что сыграло ключевую роль: воспитание, служба в армии или учеба в медицинском вузе. Это скорее совокупность всех данных, я будущий врач, на тот момент работал медбратом в отделении анестезиологии и реанимации. Срочная служба в армии дала мне физическую подготовку и необходимые навыки. Я был готов физически и морально, у меня были очень востребованные на тот момент знания и умения, поэтому просто не смог оставаться в стороне. У меня должны были быть летние каникулы, но я не представлял, как буду отдыхать, гулять в парке или обедать в кафе, в то время, когда такие же как я ребята несут службу. Звучит, наверное, банально, я ехал туда помогать.
— Как близкие и друзья отреагировали на это ваше решение?
— Я собирался туда в тайне, потому что понимал, куда еду. Хотел поехать «с легким сердцем» и не видеть слез близких. Сестре сказал за 4 дня до отъезда. Они с мужем пытались «надавить», изменить мое решение, но я сказал: «либо сидим и чай пьем, либо я беру вещи и ухожу, чтобы избежать вот этих разговоров». Мать я готовил по–другому: говорил, что поеду добровольным волонтером–медиком в тыловой госпиталь работать. В университете в группе никому не говорил. Они узнали уже когда я там был… Но когда родственники и друзья узнали всю правду, они приняли моё решение. Я чувствовал колоссальную поддержку. В трудные моменты я знал, что меня ждут, в меня верят.
— На тот момент параллельно с учебой в медуниверситете вы еще работали в отделении реанимации. Как восприняли ваше решение отправиться в зону СВО на работе, ведь реанимация — это своего рода «передовая»?
— Было приятно ощущать поддержку со стороны окружающих. Главный врач КБСМП, Доронин Александр Сергеевич, без лишних разговоров предоставил отпуск за свой счет с сохранением рабочего места. А по возвращению мне предоставили уже оплачиваемый отпуск, чтобы было время войти в рабочий график. В университете мне тоже пошли навстречу, пусть и не сразу.
— Вы изначально знали, где будете проходить службу, или все решилось на месте?
— Изначально я знал свои цели и задачи и был готов их выполнять в любом месте. Контракт у меня был подписан на должность стрелка. Но еще перед отправлением узнал из определенных источников, что там требуются работники с медицинским образованием. Получилось так, что во время прохождения боевого слаживания на территории СВО командование узнало из анкетных данных о моем неполном высшем медицинском образовании и опыте работы медбратом. В это время формировалось новое штурмовое подразделение, состоящие из добровольцев. В связи с этим мне предложили должность начальника медицинского пункта. Я сразу согласился, потому что понимал, что так смогу принести больше пользы.
— Штурмовой отряд, к которому вы были прикреплены в качестве главного медика, какие задачи выполнял?
— Нашей задачей являлось быстрое реагирование, выход на боевые рубежи и ликвидация прорыва или организация поддержки при изменении обстановки на линии соприкосновения.
— А какие задачи стояли непосредственно перед вами?
— Основной моей задачей было оказание помощи раненым на месте. Затем, используя средства связи, нужно было выйти на командира, вызвать бронемашину, организовать группу военнослужащих участвующих в эвакуации и транспортировать получивших ранения на пункт сортировки, который мог находиться на расстоянии примерно 5 километров. Там я передавал ребят в руки бригады медиков. Действовать приходилось по ситуации. Иногда мы доставляли пострадавших в точку эвакуации другого полка, если на это были причины.
В нашем отряде я был единственным, у кого было неоконченное высшее медицинское образование. Но в каждом взводе у меня был назначенный санитарный инструктор из обычных солдат, я помогал укомплектовывать их аптечки перевязочным материалом, жгутами, медикаментами. Обучал санинструкторов навыкам оказания медицинской помощи. И уже вместе с ними мы проводили занятия с остальным личным составом подразделения по оказанию первой само– и взаимопомощи.
— Военный медик — это только врач или боевая единица в том числе? У вас было оружие?
— Боевая единица в том числе. Конечно, при отсутствии раненых я не сидел в стороне, вместе с остальными выполнял боевые задачи. У меня было оружие.
— Насколько сложно было — морально и физически?
— После службы в армии я продолжил себя поддерживать в форме, занимался самостоятельно — бегал, посещал спортзал. Поэтому физически было проще. Куда сложнее оказалось перестроиться морально, «обкататься». В боевой ситуации, когда ведется огонь, честно признаюсь, было страшно. На какое–то время напрочь забывается все то, что когда–то знал. Ты просто лежишь и не понимаешь, что вообще происходит. Пришлось подавить страх и растерянность, оценить ситуацию и воспроизвести то, чему меня учили: определить направление, откуда ведется бой, а затем провести анализ и выработать дальнейшую тактику действий. Сейчас, наверное, самое время сказать спасибо моим учителям, тем кто обучал меня военной службе и преподавателям медицинского университета. Очень благодарен врачам коллегам по работе в АРО1 КБСМП, они многому меня на учили. Все полученные мной знания помогли не только сохранить свою жизнь, но и помогать своим товарищам.
— Сколько времени ушло, чтобы адаптироваться к новым условиям?
— Было достаточно первого боя. Да и не было много времени — бой шел. В следующем бою появилась адаптация организма. Как правило, два дня мы проводили на выполнении боевой задачи, два дня находились в тыловой зоне, где могли отдохнуть, выспаться, привести амуницию в порядок для дальнейшего выдвижения. Как показывает практика, чем дольше ты находишься на линии соприкосновения, тем рациональнее становятся твои действия в сторону принятия быстрого решения.
— Можете вспомнить самый сложный, тяжелый случай того, что пришлось там пережить?
— Даже не знаю. Рассказывать, за что награды, я думаю, никто из тех, кто действительно прошел закалку боем, не будет. Что–то было впервые. Какая–то работа была для меня хорошо знакома. Могу сказать, что очень помогали навыки практической работы в медицине, те, которые я получил в отделении анестезиологии и реанимации больницы скорой медицинской помощи и, конечно, умения, приобретенные во время прохождения практики от медицинского университета.
— Были случаи, когда выносили с поля боя раненых, но в итоге не успевали оказать помощь?
— Да. К сожалению, это случалось.
— Такие случаи каждый раз переживались, как в первый раз, или тоже происходит психологическая адаптация?
— Как вам сказать… Ты выполняешь свои обязанности. Осадок остается. Думаешь, что где—то можно было быстрее что–то сделать. В некоторых моментах ты понимаешь, что он все равно погибнет, но не опускаешь руки, делаешь все возможное…
— Как те три месяца в зоне СВО изменили вас?
— Изменилось восприятие мира. Я вернулся оттуда другим человеком. Переосмыслил жизненные ценности. Потому что жизнь мимолетная, сейчас ты живой, а завтра — неизвестно. Как показала практика, так и есть.
— Говорят, что те, кто там побывал, всегда планируют туда вернуться. Почему так?
— Существует чувство вины перед теми, кто остался там. Вы вместе пережили многое, а вот сейчас ты находишься дома, в хорошей квартире, спокойно живешь, ходишь гулять… А те, с кем ты был, остались там. Не перестаешь думать, что от тебя что–то зависит. Возможно, кого–то спасешь, возможно, поможешь…
— Вы новичков там наблюдали тоже?
— Там был отряд, сформированный из добровольцев. В нем были ребята, которые имели разный срок службы в разных подразделениях, но были и те, кто не служил в армии, но они решили принять участие в защите мирного населения. За время боевого слаживания подразделения, были проведены занятия по боевой подготовке: тактической, огневой, военно–медицинской, инженерной и других. Были и те, кто хотел заработать. Думали, что полученного опыта за время срочной службы в армии, которую они проходили в разных подразделениях, будет достаточно. Но они не ожидали увидеть то, с чем пришлось столкнуться. И я их не осуждаю, повторю — каждый боится и каждый выражает это по–своему. Да, в первом бою даже пытались покинуть позиции. Это были молодые ребята до 25 лет, которые не ожидали увидеть смерть. Эти добровольцы не прошли испытание боем и не смогли продолжать выполнять боевые задачи на территории СВО.
— С учетом вашего опыта, что бы вы посоветовали тем, кто намерен стать участником СВО? Что им надо иметь в виду перед тем, как отправиться туда?
— Сказать тут много чего можно… Самое главное — не бояться. Страх есть у всех. Просто нужно попытаться его подавить. Потому что именно страх заставляет отключать разум, и ты начинаешь делать то, что может привести к гибели. Нужно все хладнокровно оценивать, продумывать. Если ты идешь туда — не надо себя хоронить, нужно думать позитивно: ты сходишь, пробудешь там и вернешься.
— Действительно ли так, что через некоторое время пребывания на передовой наступают «обычные будни»?
— Да, обычные будни, обычная работа, как бы это странно ни звучало.
— Вы пошли служить добровольцем, три месяца были в зоне проведения СВО, планируете после получения специальности снова поехать… Александр, как вы смотрите на молодых людей призывного возраста, которые туда не едут?
— Честно говорю: все, кто там был — не на бумаге, а по–настоящему, — никто из них не будет осуждать тех, кто уклоняется. Каждый сам делает свой выбор. Наоборот многие, из тех, кто уже побывал на передовой, скажут: лучше я еще съезжу, чем тот, кто там не был. Потому что ты уже знаешь, куда попадешь и чего ждать. Осуждать будет только тот, кто где–то ухитрился «отсидеться», а на праздниках «бьет себя в грудь» и говорит, что он побывал на передовой.
— Вы не даете интервью (и это поначалу не хотели давать) по какой причине?
— Рассказывать это — как подергать за воспоминания… Есть еще один момент. Когда я вернулся, очень хотел просто увидеть знакомых, коллег, пообщаться. Но выяснилось, что некоторые не чувствуют грань того, о чем можно спросить. Некоторые задавали вопросы — не осознавая того с чем я столкнулся и увидел своими глазами.
И я сразу уехал на неделю в Питер. Так сложилось, что как раз на свадьбу позвали, и там мой товарищ–одноклассник сразу сказал — ни одного слова не надо, если кто спросит — скажи просто: да, был, у меня свадьба — просто гуляем. Ну вот я неделю просто гулял.
— Всё то, что там было увидено и пережито, не могло не отразиться на психике. Вы понимали, что у вас произошла определенная психологическая перестройка?
— Я это понимал, еще когда находился там. Увидел, что психика иначе стала воспринимать все, вести себя стал по–другому. Во время боя, под обстрелами, танками мог лечь спать, и спал спокойно, сколько надо. А в тыловой зоне не мог заснуть. Как и первое время находясь у себя дома.
— Я читала письма школьникам от смолян с передовой, и в одном из них один солдат написал, что там даже те, кто не верил в Бога, начинают верить, потому что без этого никак.
— Да, есть такое выражение: «На войне атеистов не бывает», я с ним полностью согласен.
— Александр, с самого начала спецоперации очень много вбросов и фейков было относительно того, как на освобожденных территориях местные жители воспринимают наших военнослужащих и происходящее.
— Все, кого я видел, воспринимают положительно. Они все за Россию. Больше всего поразил повар в лагере, где мы проходили боевое слаживание. Там были, как ополченцы, так и мы. Повар, бывший военнослужащий, подорвался на мине, ему оторвало правую ногу ниже колена (он ходил с протезом), он готовил нам еду. И когда нас видел, все время плакал, говорил: «Как долго мы вас ждали! Все восемь лет мы ждали вашей помощи!» И так в основном все, кто в возрасте, воспринимают. Они все за Россию.
— Вы работаете сейчас на двух работах помимо учебы в университете. То есть у вас получается день и ночь заполнены. Такая загрузка — это намерено сделано, чтобы не оставалось времени на мысли о том, что было?
— До поездки также работал. Это мой привычный график, я не хочу ничего менять в нем. Денежное довольствие согласно установленным нормам для участников СВО я получил в срок и в полном объёме, но это не повод отказываться от своей работы даже временно.
— Вы сейчас работаете в реанимации. Связываете с этим направлением свою профессиональную деятельность в дальнейшем или еще не сделали выбор? Что в планах?
— В планах на ближайшее будущее — поступить в ординатуру по специальности «Анестезиология и реанимация» и уже в качестве специалиста вернуться на территорию проведения СВО.
— То есть вы хотите стать именно анестезиологом–реаниматологом. Как вы к этому направлению пришли?
— Благодаря университету. Благодаря тому, что меня отчисляли. В этом нет ничего плохого, это мой жизненный путь, это меня закалило. После второго отчисления я добровольно пошел в армию и там почувствовал ответственность за свою жизнь. Вернувшись после срочной службы, мне неинтересно было, где «поспокойнее», хотелось нести ответственность, преодолевать трудности, поэтому пошел в реанимацию. Там, где сложно, мне легко. Тогда как раз начался ковид, и в первую волну набирали добровольцев. Я просился, меня должны были отправить в наш Красный Крест (когда там отделение развернули для ковидных заболевших). Но получилось, что до меня по каким–то причинам не дозвонились, и вместо меня отправили другого человека. Но я не расстроился, поработал в обычном отделении, поднабрался опыта, и уже в зимний период, когда снова набирали добровольцев, я пошел работать в «красную зону». И потом еще три раза ходил. То есть в общей сложности около 10 месяцев проработал в ковидной реанимации. Одно лето даже пришлось отказаться от путевок на море. Опять нужна была бригада на ковид, сдал путевки. Сестра, конечно, долго возмущалась, день рождения крестника должны были в Турции отмечать. А в итоге я пошел работать в ковид–отделение на летнее время. Работали сутки через сутки в две бригады. Ни о чем не жалею.
— Там в «красной зоне» с вами все такие врачи были — с полной готовностью от чего–то отказаться, потому что надо?
— У нас коллектив сплоченный. И шли туда именно те, кто понимал, что не будет риска заразить кого–то из родных. Муж моей сестры тоже работал в ковидном отделении.
— Родители у вас тоже медики?
— Нет.
— По стопам старшей сестры пошли в медицину?
— Если честно, это выбор мамы был. В школьные годы я не задумывался, кем хочу быть. А мама сказала — сестра учится в медицинском, и Саша пойдет в медицинский. И меня стали больше «гонять» по химии, биологии, хотя класс был инфотех — информационно–технологический. Математика, физика, информатика. Как раз это я больше любил.
— Не пожалели, что связали жизнь с медициной?
— Первое время не осознавал. Три курса просто учился, сдавал на тройки. Ну а после всего что было, когда поработал в реанимации, побывал там [в зоне СВО — ред.] хочу именно в реанимацию, и хочу туда, где могут пригодиться мою знания, а также ранее полученный опыт.
— Саш, желаю, чтобы всё, что задумали, осуществилось! Дай Бог, чтобы все было хорошо, и спасибо за откровенный разговор. Последний вопрос: после возвращения из зоны СВО вы чувствуете себя героем?
— Себя героем не чувствую, я выполнял свой гражданский долг. А героями считаю тех ребят, которые погибли в ходе выполнения боевых задач. И коль уж мне выпала такая возможность, хотелось бы пожелать скорейшего выздоровления всем получившим ранения. Сил и терпения близким и родным, которые ждут своих отцов, братьев, сыновей, мужей. Ребятам, которые сейчас несут службу удачи и везения.
Особенно хочется выразить почтение всем женщинам, которые так же наравне с мужчинами выполняют разного рода обязанности в зоне СВО. Желаю всем скорейшего возвращения живыми и невредимыми. Всем погибшим светлая память, родственникам сил пережить эту утрату.
беседовала Светлана Савенок
Источник:О чем говорит Смоленск
